— Мой день рождения уже прошел. Он был первого сентября. В этом году ты его пропустил.

— Ничуть, — засмеялся Габриель, прижимаясь щекой к ее щеке. — Ты в следующую субботу занята? Если нет, мы отметим твой день рождения.

— И как ты предлагаешь праздновать?

— Я тебя куда-нибудь приглашу. Пока еще не решил куда. Надо подумать.

— Мне кажется, нам не стоит показываться вместе в общественных местах.

— Все это решаемо. Мы же с тобой не настолько беспечны, чтобы закатиться в ближайший к университету «Старбакс». Ты мне лучше скажи: ты принимаешь мое приглашение?

Его руки скользнули ей под мышки.

— Принимаю с благодарностью. Только не надо меня щекотать.

Но Габриель продолжал, пока Джулия не взвыла от смеха. Ему очень нравилось слушать ее смех, а ей нравились редкие моменты, когда он бывал в игривом настроении.

— Ты, пожалуйста, прости меня за мое дурацкое поведение в кухне. Говорю тебе не ради оправдания: вчера был не самый легкий день, а у меня, в довершение ко всему, из-за гормональных препаратов обостряется чувствительность.

Габриель не сразу понял, что к чему.

— Ты чем-то больна? — осторожно спросил он.

— Тем же, чем каждая женщина болеет каждый месяц, — краснея, ответила Джулия. — Тебе это едва ли интересно слышать.

— Мне интересно все, что связано с тобой.

— Тогда тебе стоит помечать эти дни в календаре, чтобы… не приставать ко мне. Конечно, если наши отношения…

— Джулия, я тебе еще раз говорю: ты нужна мне вся, целиком, а не кусочками и урывками. И наши отношения будут продолжаться. А сейчас такие дни меня больше волнуют… в эмоциональном плане.

Джулия не сказала ему ничего шокирующе нового. Конечно же, Габриель знал об особенностях женской физиологии. Просто до сих пор ему незачем было считаться с чьими-то месячными. У женщин, которых он привозил к себе из «Преддверия», тоже бывали месячные. Наверное, кто-то из них принимал гормоны. Но в такие моменты им было не до любовных приключений и они не появлялись в баре.

Редко какая женщина оказывалась в его постели более одного раза. Но даже если это и случалось, ему бы и в голову не пришло говорить на подобные темы. С Джулианной у них все будет по-другому. Ему хотелось научиться распознавать все оттенки ее настроения, в том числе и внезапную слезливость или раздражительность. Ему было странно и в то же время приятно думать об этом.

— Совсем забыл, — спохватился Габриель. — У меня опять был разговор с моим адвокатом.

— И что он сказал?

— То, что нам с тобой не понравится. Сказал, что мне нужно держаться от тебя подальше. Он влез в эту чертову Декларацию, потом еще расспросил свою коллегу… Словом, в университете принят нулевой уровень терпимости к нарушению регламента отношений. Это касается всех: от студентов и аспирантов до профессоров.

— И что это значит?

— Пока ты находишься на моем потоке, любое нарушение регламента грозит тебе исключением, да еще и с соответствующей записью в личном деле.

Джулия даже застонала. «Ну почему Вселенная вечно придумывает каверзы, мешая их отношениям?»

— Да ты не расстраивайся. Все это мы с тобой и раньше знали. Просто в стенах факультета нам нужно быть осторожнее. Осталось не так уж и долго — недели две. От силы три. Как только Кэтрин выставит тебе оценки за мои семинары, к нам уже никто не прицепится.

— Я боюсь.

— Чего тут бояться? — засмеялся Габриель, погладив ей щеку.

— Если нас увидят вместе или у кого-то возникнут подозрения, на нас могут подать официальную жалобу. Желающие найдутся. Криста отчаянно добивается твоего внимания. Меня она ненавидит. Полу не нравится, как ты обращаешься со мной. А профессор Сингер… — Джулия вздрогнула. Ей не хотелось даже думать об этой любительнице средневековых пыток.

— Я никому не позволю исключить тебя. Есть правила, и есть… контакты на неофициальном уровне.

Дальнейшие аргументы Габриель приводил уже не словами, а губами, гася каждое ее опасение поцелуем.

Они провели изумительный день. Разговаривали, смеялись, целовались, потом снова разговаривали и снова целовались. Габриель фотографировал Джулию в непринужденных позах. Лучшие снимки получились в самом конце, когда ее смущение достигло высшей точки. Габриель послушно убрал фотоаппарат, решив сделать еще несколько снимков спящей Джулии. Тогда у нее будет безмятежное лицо ангела. Он представил такой снимок на стене спальни и мечтательно улыбнулся.

После обеда они танцевали перед камином. Габриель подобрал самые страстные и чувственные песни из репертуара Стинга, но Джулии было трудно сосредоточиться на их словах. Габриель не переставал ее целовать, и от избытка поцелуев у нее начала кружиться голова.

В какой-то момент они оба остановились, хотя музыка продолжала звучать. Его руки нежно гладили затылок Джулии. Она знала: это только начало каскада ласк. Вскоре пальцы Габриеля уже были на ее плечах, а оттуда медленно поползли вниз по спине, достигли поясницы. Это была своеобразная демаркационная линия. Джулия думала, что теперь его руки двинутся в обратный путь, но не угадала. Он погладил ей живот и повел ладони выше, потом еще выше… пока его пальцы не оказались возле ее грудей. Его сильные руки осторожно обхватили ее груди, сминая белую ткань рубашки, и стали мягко их массировать.

Джулия запрокинула голову.

Габриель, не убирая рук, открыл глаза. Джулия попятилась назад, но не сделала попыток вырваться. Стук ее сердца передавался его пальцам, а оттуда несся дальше. К его сердцу.

— Джулианна, — прошептал Габриель.

Она покачала головой, но ее рот был открыт, а кожа пылала. Она смотрела прямо на него и вдруг шагнула вперед. Ему захотелось убедиться, насколько ласки захватили ее. Он слегка сдвинул пальцы. Джулия закрыла глаза, а когда открыла снова, в их карих глубинах он увидел нечто совершенно новое — жар страсти.

Габриель никак не ожидал, что желание в ней так властно заявит о себе. Это возбудило и его, но не только телесно. Джулия еще никогда так не смотрела на него. Возможно, она сама не подозревала, сколько в ней огня. И тот подонок еще посмел назвать ее фригидной!

Они снова целовались, и он снова ласкал ей груди, пока соски не напряглись и не уткнулись в белую ткань. Джулия тихо стонала от наслаждения, и это лишь подстегивало Габриеля. Он не желал обращать внимание на красные предупредительные вспышки, посылаемые ему разумом. «Еще!» — требовало его тело. Теснее. Крепче. Быстрее. Еще, еще, еще…

Разум все-таки заставил Габриеля убрать руки с опасных мест и передвинуть их назад, к ее лопаткам. Джулия упиралась лицом в его грудь. Она что-то бормотала. Ноги не желали ее слушаться, и, если бы Габриель не подхватил ее, она соскользнула бы на пол.

— Как ты? — шепотом спросил он.

— Мне хорошо.

— Теперь ты убедилась, на какие чудеса способна страсть.

— И твои пальцы, — прошептала она.

Габриель отнес ее в кресло.

— Отдохни. Мне нужно сходить в душ.

Джулия глотала ртом воздух. Голова все еще кружилась. Габриель заставил ее возжаждать того, к чему она была не готова. Пока не готова.

«А профессор Эмерсон — специалист не только по творчеству Данте, но и по женской груди», — думала она, удивляясь, что ее совершенно не пугают подобные мысли.

Габриель не возвращался. Обычно он не задерживался в душе. Может, одного раза ему было мало и он решил повторить? Получив молчаливый ответ на свой вопрос, она покраснела и улыбнулась.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Выходные, проведенные с Габриелем, оказались едва ли не самым счастливым событием в жизни Джулии. Всю неделю она, как талисман, носила память о них. Это помогало ей не замечать мелочных наскоков Кристы и искренних, но совершенно мешающих ей уговоров Пола не тянуть с подачей жалобы на профессора Сингер.

Для Габриеля будние дни напоминали адовы мучения. На семинаре он изо всех сил старался не смотреть на Джулианну, что не лучшим образом сказывалось на его поведении. Он раздражался по пустякам и словно забыл, что аспиранты не обладают его эрудицией, а потому могут задавать вопросы, казавшиеся ему верхом идиотизма. Он едва сдерживался, чтобы не нахамить Кристе, умолявшей о дополнительных встречах — якобы для обсуждения темы ее диссертации. Она будто не слышала его раздраженных «нет», делаясь все настырнее.