Габриель не ответил. Тогда она наклонилась над ним:

— Габриель, дорогой, не надо слушать такую музыку. Она вас гробит. Не надо ни Lacrimosa, ни «Найн инч нейлз». Выбирайтесь из темноты к свету.

— Только где он, свет? — спросил Габриель.

— Зачем вы так много пьете?

— Чтобы забыть, — пробормотал он, закрывая глаза и утыкаясь головой в подушку.

Джулия продолжала сидеть на краешке кровати. Она представляла, каким Габриель был в свои пятнадцать или шестнадцать лет. Огромные синие глаза, губы, так и зовущие целоваться, каштановые волосы. Девчонки в школе, наверное, вешались ему на шею. А в нем тогда еще не было никаких пороков. Злости и печали тоже не было. Трудно представить Габриеля стеснительным, но Грейс не стала бы врать.

А ведь его жизнь могла бы сложиться намного счастливее, будь они с Джулией ровесниками. Тогда бы они целовались у нее на заднем крыльце, ходили бы гулять. И ночь в старом яблоневом саду была бы совсем иной. Джулия стала бы его первой женщиной, а он — ее первым мужчиной. Ну почему она не родилась на десять лет раньше?

Что он хотел забыть? Потерю Грейс? Или еще какую-то потерю, произошедшую намного раньше?

Она встала, чтобы не мешать ему спать. Габриель осторожно взял ее за руку. Его рука была теплой.

— Не бросайте меня. — Его глаза приоткрылись и с мольбой посмотрели на нее. — Прошу вас. Джулианна.

Он знал, кто она, и все равно хотел, чтобы она осталась. Он не мог без нее.

Джулия снова села на кровать.

— Я никуда не уйду. Но вам обязательно нужно заснуть. Спите. Вокруг вас много света. Очень много света.

Габриель улыбнулся, вздохнул и отпустил ее руку. Джулия осторожно провела пальцем по его бровям. Габриель не шевельнулся и не открыл глаза. Тогда она стала нежно гладить ему брови. Когда-то очень давно, когда Джулия была совсем маленькой и не могла уснуть, мать вот так же гладила ей брови. Это было очень давно, а потом мать променяла свою дочь на попытку сделать карьеру и, наконец, на бутылку.

Габриель продолжал улыбаться. Осмелев, Джулия подняла руку выше, пытаясь пальцами расчесать его спутанные волосы. Ей вспомнился день, проведенный в старом крестьянском доме. Это было в Тоскане. Местный парень повел ее гулять по полям. Там росли высокие травы. Джулия шла, касаясь пальцами их пушистых метелок. Волосы Габриеля были совсем легкими и такими же мягкими, как певучие итальянские травы.

«Видит ли сейчас Грейс, как я сижу и глажу ее сына по волосам? Может, она сама когда-то вот так же сидела и смотрела на него спящего. Любовалась правильными чертами его лица. Гладила волосы, ямочки на щеках, подбородок. Только тогда у него на подбородке еще не росла щетина».

Вряд ли эта ночь повторится. И еще неизвестно, кем он проснется: нежным рыцарем или злобным драконом, готовым откусить ей руку и впиться в горло.

Откуда эти невообразимые перепады в его настроении? Неужели все действительно тянется из детства? Неужели вся забота и любовь Грейс оказались бессильны исцелить раны, нанесенные ему собственной матерью? Или к детским ранам добавились другие, о которых Грейс даже не подозревала? И почему он так упорно называет себя паршивой овцой в семье Кларк?

Если спросить его напрямую… Нет. Дракона она уже видела, начиная с самого первого семинара.

Она поцеловала себе два пальца и осторожно поднесла к его губам.

— Ti amo, Dante. Eccomi Beatrice. Я люблю тебя, Данте. Я здесь, твоя Беатриче.

И вдруг ожил телефон на ночном столике. Звонок был громкий, требовательный. Джулия испугалось, что Габриель может проснуться, и схватила трубку.

— Алло?

— Я что, ошиблась номером? Куда я попала? — спросил хрипловатый женский голос.

— Это квартира Габриеля Эмерсона. Кто звонит?

— Полина. Позовите Габриеля.

Сердце Джулии замерло, а затем начало колотиться. Она встала и ушла с трубкой в коридор, плотно закрыв дверь.

— Простите, он сейчас не может подойти. Что-нибудь срочное?

— Что значит «не может подойти»? Скажите ему, что звонит Полина. Я хочу с ним поговорить.

— Он… не в состоянии разговаривать.

— Не в состоянии? Слушай, ты, шлюшка. Быстро буди Габриеля и отдай ему трубку. Я звоню из…

— Он сейчас не может с вами говорить. Пожалуйста, позвоните завтра.

Не слушая потока бранных слов, вылетавших из трубки, Джулия оборвала разговор. Опасаясь, что Полина может позвонить снова, она выключила телефон.

Джулия досадовала, что забыла посмотреть, откуда шел звонок. Включать телефон снова ей не хотелось. Это было почти то же самое, что залезть в чужую записную книжку. Не столь уж важно, где живет эта Полина. Судя по манере разговора, их отношения начались не вчера и она считает, что вправе предъявлять на него права. Ответ Джулии, конечно же, ее взбесил. Завтра она позвонит снова, устроит ему скандал или… скажет, что больше знать его не желает.

«Ну почему мне не позволяют даже просто посидеть рядом с ним и погладить его волосы? Неужели я действительно притягиваю к себе несчастья?»

Джулия зашла в гостевую ванную, сняла со своей головы полотенце и повесила сушиться. Она вернулась в спальню, положила злополучный телефон на место и собралась отправиться в гостевую комнату.

Неожиданно два синих глаза широко открылись и уставились на нее.

— Беатриче, — прошептал он, протягивая руку.

Джулия вздрогнула.

— Беатриче, — опять прошептал он. — Наконец-то.

— Габриель, — выдохнула она, отчаянно сопротивляясь подступающим слезам.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Его глаза закрылись, но всего на мгновение. Лицо постепенно осветилось ласковой улыбкой. Глаза сделались нежными и очень теплыми.

— Ты нашла меня.

Джулия кусала щеку изнутри, чтобы не разреветься от этих слов и звука его голоса. Она помнила этот голос. Как давно ей хотелось снова его услышать. Как давно она ждала возвращения своего Габриеля.

— Беатриче. — Он порывисто схватил ее за руку и привлек к себе. Потом обнял, уложил рядом с собой. Ее голова оказалась у него на груди. — Я думал, ты меня забыла.

— Никогда, — прошептала она, больше не в силах противиться слезам. — Я каждый день думала о тебе.

— Не плачь. Ты ведь нашла меня.

Габриель закрыл глаза. Джулия не могла остановиться. Она старалась плакать потише, чтобы не тревожить его своими рыданиями. Слезы ручейками струились по ее бледным щекам и стекали прямо на дракона, терзавшего красное сердце.

Ее Габриель наконец-то вспомнил ее! Ее Габриель вернулся!

— Беатриче. — Он обнял ее за талию и наклонился к волосам, все еще влажным после душа. — Не плачь. — Он поцеловал ее в лоб. Потом еще раз и еще.

— Как я скучала по тебе, — шептала она, прижимаясь губами к чешуйчатому хвосту вытатуированного дракона.

— Но теперь ты меня нашла. Я должен был тебя дождаться. Я люблю тебя.

Джулия не могла успокоиться. Она плакала все сильнее, цепляясь за Габриеля, словно утопленница, спасенная им. Забыв про страшного дракона, она целовала ему грудь и осторожно гладила живот.

Его руки скользнули под тонкую ткань футболки и замерли возле ее поясницы. Кажется, его снова тянуло заснуть.

— Я люблю тебя, Габриель. И как же это больно… тебя любить.

Она приложила руку туда, где ровно билось его сердце. Ей не хватало своих слов. И тогда она стала повторять слова сонета Данте, немного изменив их: